Как 17 сентября панщина пропала. Воспоминания очевидца

Шляхтичи не разрешали работать в воскресенье – в день Божий надо посещать церковь, а лучше костёл.

Впрочем, ни одного, ни другого храма в Тимошевичах, где жила Лидия Бакунович, не было. До Ленина, это 10 км, топали пешком. Сапоги несли за плечами в торбе – так экономнее, ноги-то мужиков куда дешевле обувки… Деньги в деревне, где единственным их источником, как и образом жизни, служило подсобное хозяйство,  дефицит.

Лидия Григорьевна в свои 93 года удивительно тонко помнит, как жили белорусы при «добрых» западниках. Сначала из рассказов отца, а потом из того, что пережила сама. Так,  когда в Тимошевичи в 1921-ом пришла новая власть, заявив кардинальные порядки, говорит, стало труднее. Первым, что продвинули поляки в сельские массы, оказалось благоустройство. Каждый житель  со своим волом или конём должен был бесплатно потрудиться, например, на строительстве дороги. Того, кто уклонялся от отработки на панщину, в Ситнице ждал суд. В зависимости от провинности назначали наказание, как правило, — 10-20 ударов  розгами. Его тут же, под скандирование судей: «Каб не вінаваты, то не білі б, праз розгі не ганілі. Дры шкуру! Дры!», приводили в исполнение.

— Мы ходили в школу, — Лидия Григорьевна и сегодня пишет по-польски. — Была такая заведёнка: два годы трэба посещать один класс, больше, как четыре не кончали. А дальше, можно учиться в Ленине. Но за что было посылать? У нас в семье трое: старшая за  меня на пять лет сестра и на столько же годов младший брат… Да и работать дома надо. За школу платили, а пропуски стоили дороже, чем  день обучения. За непослушание били. Меня раз, когда не выучила урок, поставили голыми коленями на гречку… Ревела.

Как-то узнали, что по ту сторону Случи большевики детей в школе бесплатно (!) кормят. Тему подняли. Создали комиссию, пошли по хатам, чтобы выявить бедняков. Лидии Бакунович не повезло: семья, имея четырёх коров и другое хозяйство, вполне состоятельна. А ребятишкам, существовавшим впроголодь, раз в день давали миску супа,  и (о чудо!)  диковинный мармелад к чаю.

Трёх уездных врачей видели однажды: во время прививки от оспы. Один визит к доктору обходился в пять злотых. Это пуд (16 кг) зерна или день работы по найму, если повезёт устроиться. От простуд лечились травами, жиром. Здоровьем мужиков шляхтичи не заморачивались.

— За всё приходилось платить, — Лидия Григорьевна точно помнит: чтобы обеспечить скот сеном, а себя зерном, все мужики получали делянки, да не каждый за них мог рассчитаться. Потому некоторые хозяева, не имея нужной суммы, свои участки попросту не засевали. — Делянка обходилась в 40 злотых в год. Чтобы внести деньги, продавали даже корову. А какой участок достанется — добрый или воды по колено, никого не волновало. Жаловаться некому: сам пан, говорили, жил в Англии, а здесь управляющий командовал.

Главную улицу Тимошевичей разделяли массивные ворота. По обе стороны жили люди двух сортов: шляхтичи и мужики. Последним заказано ходить в панский лес за ягодами и грибами без «квита». Он, естественно, стоил денег. А где их взять, если работы как таковой не существовало. А когда и была, то в основном для шляхтичей. Если же смельчаки-безбилетники попадались леснику за тихой охотой, то он обязательно разбивал глиняный кувшин с черникой или клюквой и выписывал штраф. И не только за это.

Как-то Лиду с мамой и маленьким Павликом, пасших коров, застал ливень. Женщина с сынишкой поспешила домой, приказав вести бурёнок девочке самой. По дороге животные свернули в дубраву, что считалась панской территорией. Увидевший «преступление» лесник-поляк помог отогнать коров ко двору и приказал: «Пусть мать вечером зайдёт. Штраф ей положен!» В итоге, едва уговорив надзирателя не взыскивать за «проступок» дочери деньги, женщина день дотемна отработала на сенокосе в Гричиновичах.

Незадолго до 1939-го в Залютичах поляки поставили, укрепив, военный пост.  Каждого, кто пытался перейти польско-белорусскую границу, автоматически считали шпионом. Для них, а никакие доводы о родственных и кровных узах по ту сторону межи не принимались в расчёт, придумали пытки. Для начала бросали  в камеру, где сверху лилась  ледяная вода. Она наполняла помещение, доходя заключённому до колен. Затем, чтобы человек стал разговорчив, его клали на пол, плотно прижимая голову к стене, и били по пяткам чем-либо тяжёлым.  В процессе арестант  каждый раз ударялся головой о перегородку. Стоило жертве отдалиться от стены, как «шпиона» снова  отправляли в  исходную позицию для последующей экзекуции.

— После этих пыток возвращались они неразумные, — с грустью констатирует Лидия Григорьевна, что такие несчастные попадались и в Тимошевичах.

— Когда пришли большевики, Слава Богу, мы радовались, — первым об эпохальном событии сообщил сосед Климович, по уличному Мамела. «Кулино! — кричал маме, хлопая в ладоши, — утекли поляки, большевики пришли!». Сосед появился из советских Сукачей, а назад через межу его не пустили. Вот он, поселившись в Тимошевичах примаком, как раз не мог заплатить податок. Потому огород не сажал, поле, что тесть дал приданным за дочкой, не сеял. Хатка, прикрытая соломой, маленькая, а детей багато… Ему тяжко жилось… Казали, что поляки, уцякаючы, а бежали из Залютичей через наши Тимошевичи на Гричиновичи, по пять чобатаў  на одну ногу надевали… У меня уже возраст такой был, чтоб с другими детьми пасвиць свиньи… Вот слышим что-то гудзе  на дороге… Смотрим, из Ленина едет новенький грузовик. Это первая машина, что увидели в селе. Белые деревянные борта, фанерная кабина. В кузове стоят три девки у чырвоных хустках, белых сорочках, поют:

«Ой, ляцела пава, ў чараце ўпала, 17 верасня паншчына прапала. Паншчына прапала, як горы трасліся, а за ёю ўрганы: паншчына, вярніся! Не вярнуся, не вярнуся, бо няма для каго. Трэба было шанаваць, як здароўя свайго! Трэба было шанаваць, было панаваць, а нас, бедных мужыкоў, ды не катаваць».

Порадовались, что появилась работа. Стали деревья рубить, на Микашевичи отправлять, советские рубли получать. Отменили панский лес. Теперь смело отправлялись за ягодами, смеясь, громко пели. Не надо вносить для многих непосильные деньги за участок,  а сена в Гричинах — коси сколько сможешь, для всех, кто хочет. И дети в школу пошли бесплатно, и врачи осматривали нездоровых просто так. А в гости к маме Лидочки из западной Беларуси приехала сестра.

— Каб не вайна в 1941-ом, усё было б добра, — горько вздыхает женщина, потерявшая в оккупацию маму и старшую сестричку, которых немцы спалили в доме. Но у самой Лидии Григорьевны шестеро детей. И она часто делится с ними личной историей государственного значения. Дочь Нина Ивановна многое скрупулёзно конспектирует — для потомков.