Трижды обманувшая смерть

За множеством людей Настя спустилась в просторный погреб самого большого в Повчине дома, когда автоматные очереди прошили его стены. Сюда, под предлогом собрания, немцы позвали несколько сотен жителей окрестных деревень, чтобы убить.

– Мне казалось время остановилось, – Анастасия Царик из Запесочья, несмотря на свои 93, отлично помнит отчаянно страшные события своей жизни. – Потом послышался грубый топот, открылась ляда, и несколько фашистов из тех же автоматов стали нас расстреливать. Я прижалась к стене в самом углу и ещё долго, кажется, сидела. Может, мне так почудилось… Потом поняла, что немцы дом подпалили. Ещё подумала: если горит, почему никто не выбирается из погреба? Подползая к выходу, молила: «Люди, пустите!», а они молчат… Поняла, что все уже неживые…

Вылезла Настя из гнетущего, ставшего для земляков могилой, подвала в хату, а там под лавкой в ступоре девочка из Турова сидит. Языки пламени в разгуле охватили стены, вот-вот крыша обрушится. Схватила ребёнка на руки и вместе выскочили на улицу.

– Посадила её под кустом, а сама отдышаться не могу… и поверить, что жива, – Анастасия Никоновна, чуть путая хронологию событий, возвращается к тому, кто, благодаря случайности, как и она уцелел. – Дядя мой отговаривал соседей идти на это собрание, как будто знал, чем закончится дело. Сам он с пятерьмя детьми укрылся в канаве. Это и спасло их. А второго сына баба моя не пустила в Повчин, тоже сберегла.

А вот третьего дядю Анастасии Никоновны убили свои, ставшие из-за предательства чужими. Говорят, где-то на болоте. А ещё в Запесочье жила отчаянная девушка, вспоминает старушка, наставницей до войны работала:

– Как-то зашла она в дом, где немцы ночевали, и одному холоши военных брюк сшила вместе! Он одеваться, а тут сюрприз. Вот таким способом, как могла вредила врагу. А раз и мне через неё досталось. Пригласила она фашиста, якобы, прогуляться. Зима была, вышли на крыльцо, а она его со скользких ступенек как толкнёт, он и полетел кубарем вниз. Сама бросилась наутёк, а те давай по хатам ходить выискивать. Меня среди ночи подняли: «Расстрелять!». А потом тот самый фриц присмотрелся: нет, говорит, та постарше.

– Немцы не так зверствовали, как полицаи, – вздыхает старушка, – когда фашисты появились в Запесочье, то хату нашу спалили… Не то, чтобы деревню жгли, нет, просто попал снаряд, может, бомба из самолёта. Так мы пошли к соседу Саве, у мамы нас тогда пятеро было. Сидим голодные, напуганные. Вдруг открывается дверь, вбегает немец и сразу к иконам в углу хаты. Пошарил там, наверное, думал деньги найти. А потом показывает нам знаками: уходите, мол, убегайте! Мы все и ринулись в картопли. Лес-то от Запесочья где? Далеко. В Повчине сразу поспокойнее было, вот тогда некоторые мужики через реку туда с семьями переправлялись. Немцы их не трогали, а полицаи там на воде многих в ту пору 1941-го расстреляли… Так вот, побежали мы в поле, а село позади горит! Смотрю, кума с четырьмя детками мечется, а сама-то на сносях. «Возьми, – говорит, – Серёжку, а старший Костя, может, хату поможет тушить. Вот взяла я мальчика, а она со вторым сыном и двумя девочками вернулась… Лучше бы не верталась, их же потом убили… Но мы не знали ещё, потому, когда обстрел прекратился, а тётки Серёжины пошли в Воронино, я и ему посоветовала туда отправиться, думая, что и его семья с ними… Позже всех баба нашла у дороги. Я помогала хоронить, прямо там: на одну рядюшку положили всех вместе – куму, Костю, девочек, сверху тоже накрыли рядюшкой и землёй присыпали. Баба ещё почему-то хусточки внучкам не хотела надеть… Но я настояла, так положено.