Житковчанин Николай Некрашевич участвовал в самых секретных ядерных испытаниях СССР

Там, где недавно в кронах вековых дубов пели птицы, взметнулся дымно-пламенный столб, вскоре превратившийся в атомный гриб. Темно-бурое облако сверху, ниже – огромный золотой шар, переходящий в ослепительно-белое основание. От зашкаливающей температуры плавились самолеты, песок превращался в гранулированное стекло… Так описывают эпицентр 40-килотонного атомного взрыва, по мощности почти втрое превосходившего Хиросиму, что 65 лет назад содрогнул тоцкий полигон. В степях между Самарой и Оренбургом в строгой секретности военные отрабатывали возможность прорыва обороны противника с использованием ядерного оружия. Как утверждают историки, благодаря тем учениям, планета избежала Третьей мировой войны. Убедившись в мощи нашей державы, американцы отказались от нападения на Советский Союз. Впрочем, заговорили об этом лишь после перестройки. Но многие данные всё ещё находятся в закрытых архивах.

— Брестский гарнизон, в котором я успел отслужить ровно два года, подняли по тревоге, — возвращается к тем далёким событиям 86-летний житковчанин, попавший в число 45 тысяч участников экспериментальных испытаний. — Мы знали, что готовится переброска войск на важные учения. Страху никакого не было, всё воспринималось как должное. Приказ есть приказ.

К месту дислокации наш зенитчик вместе с сослуживцами прибыл весной 1954 года. Под Оренбург стекались толпы военных и множество техники. В поле над речкой Самаркой быстро развернулся многокилометровый палаточный городок. Служивых перевели на усиленный рацион, щедро кормили тушёнкой, сливочным маслом, яйцами. До сентября личный состав интенсивно занимался подготовкой. Отрабатывали стрельбу по импровизированной мишени.

— К самолёту привязывали мешок на длинном тросе, — описывает незамысловатую тактику старший сержант Некрашевич, — и палили по нему. Двенадцатикилометровый маршрут до полигона, пролегавший через дубраву, кажется, тысячу раз на машинах прошли.

Кульминация операции под кодовым названием «Снежок» случилась в полдесятого утра 14 сентября. Бомба, сброшенная с восьмикилометровой высоты, взорвалась в воздухе, не долетев, как и было задумано, 350-ти метров до земли.

— От мощнейшего громового раската всё вздрогнуло, — рисует впечатляющую  картину Николай Александрович. — Даже на расстоянии сила была такая, будто тебя бросает с двухметровой высоты оземь. Накануне по сигналу заняли убежище с брёвнами в два наката. Жара стояла за тридцать градусов. Всем приказали надеть противогазы и не покидать укрытие до особого распоряжения. Преграждая путь, я улегся у входа. От взрывной волны посыпалась растрескавшаяся глина. Хлопцы, спасая меня, так шморгнули под руки, что из сапог выскачыў.

Выбравшись из блиндажа, чтобы атаковать воображаемого противника, бойцы потеряли ориентацию, настолько плотный туман накрыл ещё недавно залитую солнцем территорию. Пахло гарью. Стреляли зенитчики, вспоминает командир взвода Некрашевич, почти вслепую, по заданному азимуту. Зону бомбили три авиаполка. На каждый танк, по его словам, выдали три боевых комплекта по 70 снарядов каждый. На базу возвращались к вечеру по чёрной выжженной дороге, с обугленными дубами вдоль обочины.

— Ни о каких последствиях для здоровья тогда не думали, — продолжает повествование атомный солдат, часть которого спустя пару недель благополучно вернулась в Беларусь. — И сколько радиации хватили, тоже никто не говорил и не мерил. За секретность пятьсот раз расписывались в разных документах, смысл которых примерно такой: мы вас научили, как себя вести, а за остальное не отвечаем. Тогда, кроме как диареей, никто и не болел. От дизентерии страдали сотнями ещё до взрыва, говорили, местная вода виновата. Больница всех не вмещала, так на станцию в Сорочинске поставили пассажирский состав, приспособив под лазарет.

Из жизни участники создания ядерного щита начали уходить позже. Николай Александрович лично знал восемь человек, уроженцев района, кому выпала такая же «честь». Сегодня их осталось двое.

— Я ни разу не снял противогаз тогда, —объясняет свою неуязвимость перед атомом гвардии старший сержант. — А вот солдаты пренебрегали защитой, потому что в ней дыхания не хватало, лицо заливалось пОтом. Некоторых из своего взвода даже насильно заставлял надеть маску.

Так вышло, что радиация, на этот раз мирная, вышедшая из-под контроля, испытала организм Николая Александровича дважды. В печально известном 1986-ом на «Кировце» с тралом он больше года возил в Брагинский и Хойникский районы дорожную технику. Наше ДСУ-21, в котором Некрашевич отработал около сорока лет, занималось дезактивацией – люди снимали грунт, клали асфальт, выполняли много другой «грязной» работы. Об этом периоде свидетельствует удостоверение ликвидатора. Второе «тоцкое» наш герой получил почти одновременно. Только в этом документе он, как ни странно, именуется также «чернобыльцем», а не участником учений с применением ядерного оружия. Впрочем, сокрушаясь о непризнании солдатских заслуг (деньги на лекарства сейчас были бы очень кстати), Николай Александрович на судьбу не ропщет. Самое главное: ему повезло остаться в живых.

кстати

Тоцкими учениями командовал маршал Георгий Жуков. В мемуарах он писал: «Когда я увидел атомный взрыв и осмотрел местность и технику после взрыва, то пришел к убеждению, что войну с применением атомного оружия ни при каких обстоятельствах вести не следует».

Светлана Шеколян,

фото автора

и из архива Н. Некрашевича