«Мы просто научились жить с ней»

жить с ней»
26 лет прошло со дня взрыва на Чернобыльской АЭС. 26 лет прошло с тех пор, как я закончила школу. А помнится всё, как будто это было вчера.
Мы, тогда ещё 16-летние юноши и девушки, мечтали о будущем, думали, как сдать экзамены за курс средней школы, строили планы на дальнейшее поступление в учебные заведения.
26 апреля 1986 года – ясный солнечный день. Стояла жара. Наша соседка, восьмидесятипятилетняя старушка, говорила, что не помнит такой жаркой погоды в апреле. Молодёжь после школы собиралась на берегу Припяти, так как наши деревни Черничи и Погост стоят на реке. Вот и мы после школы всем классом (а в классе у нас училось 24 человека) решили пойти на прогулку к реке. Помню, как тогда было весело. Класс наш вообще дружным был. В тот день мы пели, шутили, жгли костёр, по домам разошлись поздно. Тогда ещё не знали, что над нами уже висела беда по прозвищу «Чернобыль».
Всем классом мы ходили на первомайскую демонстрацию и на празднование Дня Победы 9 мая. Мы шли в колонне по главной улице деревни Озераны (центр колхоза «Советская Белоруссия»), возлагали венок к памятнику погибшим солдатам, и всё было как всегда.
Только чуть ли не через две недели сведения о взрыве на Чернобыльской АЭС дошли до людей нашей деревни. Я об этом узнала от своих родителей. Проснувшись утром, мама услышала об аварии по радио и, разбудив нас, детей, рассказала о событиях двухнедельной давности. В тот день мы в школу не ходили. А по телевизору весь день с небольшими интервалами говорили о радиационном излучении и мерах, которые нужно соблюдать в заражённой зоне.
После этого в душах детей поселился страх. А слово «радиация» звучало всё чаще и чаще. И когда кто-то его произносил, то в глазах взрослых читалось беспокойство.
На улице мы проводили очень мало времени. Ходили в школу, но после занятий сидели по домам. Иногда ходили в гости к одноклассникам или друзьям, но тоже старались на улице не показываться. Колодцы в деревне позакрывали крышками. Мама, несмотря на жаркую погоду, запрещала открывать окна в доме. А ещё каждый день заставляла нас принимать йод. Тогда не было специальных препаратов, а может где-то и были, но мы о них не знали. Мама брала кусочек ржаного хлеба, капала на него йод и давала нам. Помню, как я не любила этот хлеб, но нужно было его съесть, и я ела, стараясь думать о чём-нибудь вкусном. Мы долго не пили молока от своей коровы, покупали магазинное. А своё сдавали.
Постепенно жизнь стала входить в своё русло. Люди возвращались к постоянным занятиям. Вскапывали огороды, сажали овощи, и всё это потом употреблялось в пищу. Ведь «радиация» не имеет ни запаха, ни вкуса. А есть что-то нужно.
И только изредка жителей выбивали из колеи сведения о новых выбросах из реактора Чернобыльской АЭС. И тогда я слышала, как моя мама говорила: «Господи, только бы ветер не в нашу сторону». А потом добавляла: «Мы уже пожили немного, а как же наши дети?». А ведь ей тогда было всего тридцать пять лет.
Ещё помнится первый дождь после аварии на Чернобыльской АЭС. Уже цвели сады. И вода в лужах была покрыта пыльцой. Но деревенские старушки говорили, что лужи покрыты радиацией.
Потом была сдача экзаменов. Всем классом мы собрались уже только на свой выпускной. Мы тогда были счастливы. Экзамены сданы, дальнейший жизненный путь выбран. И нас не могла остановить никакая радиация. Всю ночь до рассвета мы опять гуляли по берегу Припяти, жгли костёр, пели песни. А в шесть утра пускали воздушные шарики с нового моста через реку Припять. Мы не думали о Чернобыле, об окружающем нас повышенном радиационном фоне, видели своё будущее счастливым и радостным.
Вот уже 26 лет следом за нами идёт слово «радиация». Но оно, почему-то, сейчас не кажется таким страшным. Видимо, мы научились жить с ним. Но я часто ловлю себя на мысли, что когда сталкиваюсь со словом «радиация», говорю как когда-то моя мама: «Мы уже пожили немного, а как же наши дети?».