О святости Тура и реабилитации Святополка

Тайны истории, удаленной от нас на тысячелетия, пытались толковать не только спустя века после событий, но нередко по ее горячим следам в угоду ныне правящего правителя. Исторических примеров этому имеется множество. В том числе и скупые строки в «Повести временных лет» Нестора летописца об основателе старейшего Белорусского княжества. Рассматривая версию святости князя Тура и значения основанного им города, можно точно сказать — славный был варяг.

Единственное упоминание князя Тура в летописи Нестора говорит о многом. И то, что вместе с Рогволодом они пришли из-за моря, является подтверждением тому, что оба были исконными язычниками поклоняющимися Одину, верховному скандинавскому богу воинов. Укорениться на славянских землях им помогла не только своя варяжская дружина, но и родоплеменная верхушка местных славянских племен, пожелавшая видеть во главе опытного и бесстрашного князя-воина. Вероятно, что княжеская власть становилась обычной платой наемного воина, призванного защищать подвластные земли от посягательств соседних племен. А защищать было от кого. Для дреговичей опасными соседями на востоке были воинственные и дикие племена радимичей, покорившиеся Киеву после неоднократных кровавых погромов, значительно позже крещения Руси. На западе амбициозные ляхи, с севера племена ятвягов и с юга древляне, нередко сеявшие смуту даже после покорения киевскими князьями. Ведь они знали, что именно древлянская кровь князя Мала, течет у бастарда Владимира. В последующем ставшего великим князем и святым. Практически аналогичная ситуация была и у полоцкого князя Рогволода, осевшего на земле кривичей. Поэтому для местной племенной верхушки князья-воители со своими дружинами, состоящими из профессиональных воинов, а зачастую и берсерков — изгоев, впадавших в транс во время сражения, стали необходимостью. Именно поэтому чувствуя свою силу, они спокойно правили своими землями. И, как например, Рогнеда, могли гордо ответить на предложение Владимира о браке: «Не хочу идти за рабычича». Чем и определили свою дальнейшую судьбу. Это еще одно подтверждение, что киевскому престолу ни Туровское, ни Полоцкое княжество не подчинялись. Ведь не больно то и интересовало бы тогда согласие на брак, дочери своего вассала. В итоге Рогволод с двумя сыновьями пали с оружием в руках под мечами новгородских славян, чуди и своих земляков-варягов, доблестно служивших Владимиру. Судьба Рогнеды известна, но сам факт взятия штурмом Полоцка можно оспорить, ведь в дальнейшем походе новгородского князя участвовали уже и кривичи, которыми правил Рогволод. Хотя, следуя логике, после кровавого штурма Полоцка они не должны были испытывать столь уж рьяного желания служить под стягами Владимира. В этом же случае подходит больше вариант, что штурмовался только замок князя и погибла в неравной сече с многократно превосходящим войском новгородцев только немногочисленная варяжская дружина Рогволода, считавшая наемной, во главе со своим вождем.

В отличие от этого, над судьбой Тура навис темный занавес истории. Он не пришел во время войны на помощь своему земляку, а значит ни в каких родственных либо союзнических связях с Рогволодом не состоял. И это не потому, что Тур мог разниться с ним по религиозным убеждениям, приняв христианство. Таковым он просто не мог быть. Ведь «за морем», то есть в Скандинавии, откуда судя по строке в летописи он и пришел, христианство стало распространяться позже славянских земель конунгом Олафом Святым, знавшим об опыте крещения на Руси, и укоренявшим этот опыт на своих землях, то есть нередко «огнем и мечем». Тем более посетить Византийскую империю и принять там их религию он не мог. Огромных усилий стоило ему создать из конгломерата родов одного славянского племени живучее княжество, и принудить его к ежегодному сбору дани на содержание своей дружины и другие государственные цели. Учитывая климатические особенности Полесья, любой род мог устроить настоящую партизанскую войну и запросто перебить княжескую дружину вместе с князем во время сбора дани. Поэтому цементирующей основой молодого государства могла стать только тончайшая дипломатическая игра, которую и вел постоянно Тур. Только благодаря этому он смог на века утвердить название основанного им города и княжества. Покидать же пределы княжества было просто глупо. Ведь за это время в основанном им городе мог сесть на княжение не только очередной искатель свободных земель с севера, но и местный князек. После же утверждения на престоле Владимира, самовластный правитель расположенного недалеко от Киева города стал неугоден, а возможно и опасен. Ведь к тому времени власть Владимира распространялась от Белого моря до низовьев Днепра, от истоков Волги до предгорий Карпат. Поэтому загадочный уход Тура с исторической сцены вполне понятен.

Вероятно, не чувствуя крепкой поддержки от дреговичей, варяжский князь был убит в приграничной стычке, где вместе с ним и полегла вся его дружина. И в этой в некотором роде карательной экспедиции с далеко идущими планами даже не участвовал сам великий князь, возложивший это дело на одного из своих воевод. Добавив к этому приказ: пощады Туру не давать. Да он ее и не просил. То есть он в соответствии со своими языческими взглядами мог перед смертью вдосталь насладиться последним боем. Ведь с детства любого варяга готовили к тому, что несмываемым позором является смерть по естественным причинам, то есть от старости. Воспитанный же в этом духе северный авантюрист, ни коим образом не мог изменить своих взглядов и тем более принять христианство. Этого бы не поняла его, как варяжская, так и местная дружины, верования которой в Перуна были довольно схожи. Да и принимать религию меньшинства на подвластной территории было бы просто глупо для опытного политика. Поэтому он и умер в соответствии со своими законами, не оставив после себя в отличие от Рогволода прямых наследников. А если таковые и имелись, то убрать их для победителей не составляло труда. Образованному же старцу Нестору для его летописи, все знать было не обязательно. К тому же, как известно, победителей не судят. Правящие же потомки Владимира и подавно пожелали затереть роль прочих князей. И только единицы, наподобии новгородского Вадима Храброго, восставшего против Рюрика, древлянского Мала, наказавшего за жадность князя Игоря, полоцкого Рогволода, оказавшегося в водовороте междоусобия вместе со своей дочерью Рогнедой, смогли остаться на историческом небосклоне. И скупая строка о Туре, основавшего среди припятских болот город, давший ему свое имя и на века тем самым запечатлевший себя в истории, является подтверждением его незаурядности. Хотя любой новый князь в угоду своим интересам мог просто вычеркнуть эту строку из «Повести», тем самым и вовсе оставил бы его безвестным. Но никто этого не сделал, значит было за что уважать уроженца северных морей. В то время как над своими родственниками — Рюриковичами, они проделывали это не единожды. И яркий пример тому Святополк, получивший в истории с легкой руки летописца прозвище «окаянного».

Не являясь по убеждению многих, старшим сыном крестителя Руси Владимира, он был просто усыновленным племянником. И, как известно, любви к своему «благодетелю» не питал с детства. Ведь именно Владимир был прямым виновником смерти его отца в борьбе за великокняжеский стол. Убитым к тому же вероломно, после многократных обещаний безопасности на переговорах о сдаче безнадежно обороняемой крепости Родень. После чего новый князь надругался над матерью Святополка, «оформив» еще один из многочисленных браков. По свидетельству Нестора, только жен у князя было триста, и тысяча наложниц. Только такая «милость» и мимолетное увлечение его матерью, позволили сохранить жизнь Святополку.

Когда же наступил раздел уделов, двенадцать сыновей Владимира получили под начало крупные города во всей Киевской Руси, и только Святополку достался Туров. Одновременно близкий к столице, но вместе с тем нужно признать глухой удел. Молодой князь всегда должен был находиться под рукой и в случае бунта не смог оказать значительного сопротивления. Так оно и произошло.

По свидетельству немецкого летописца Дитмара, Святополк, женатый к тому времени на дочери польского короля Болеслава, еще при жизни отчима пытался отсоединить свое княжество. Причина тому вполне естественна, кровная обида на дядю. Но, как и предполагал Владимир, мелкий бунт племянника закончился ничем. Его, как и Тура не поддержала местная Туровская знать и население. Поэтому подавление мятежа ограничилось простым арестом Святополка, его жены и прибывшего в Туров католического епископа.

Лишь только перед самой смертью отчима Святополк смог вновь приобрести свободу, и был выпущен из темницы. Оказавшись же в нужном месте в нужное время, то есть в Киеве в день смерти Владимира, Святополк воспользовался возможностью сполна рассчитаться с наследниками убийцы и насильника, какими в его глазах и был Владимир.

С учетом того, что христианизация славян проходило не за год или два, а этот процесс занял столетия, когда удалось достичь некоего симбиоза язычества и христианства, имеющего отголоски и сейчас, заповедь «око за око, зуб за зуб», были основным принципом жизни славян. По нему же повел себя и Святополк.

Хорошо зная характеры своих двоюродных братьев, он вероятнее всего решил устранить самых деятельных. Первой жертвой кровной мести пал ростовский князь Борис, а затем и муромский Глеб. В последующем они были канонизированы православной церковью. Ближайшие же родственники князя почему-то не пострадали. А значит, угрозы они значительной не представляли.

Дальнейшая же борьба за престол и кровная месть, уже всем последникам Владимира, на беду Святополка, была не в его пользу. Здесь также свою роль сыграла варяжская дружина, нанятая новгородским князем Ярославом.

Не помогла киевскому князю и наемная печенежская конница. Тогда то и пришлось искать ему спасения на землях католических королей и своего тестя Болеслава. И, что удивительно, отступал Святополк в Польшу через земли Туровского княжества, хорошо зная непроходимость местных болот, на которых погоня была невозможна. Но никто ему уже не помогал, понимая тщетность попыток погрязнуть в кровавом междоусобии русичей.

Дальнейшее же очернение Святополка было делом обычным в истории. С подачи нового правителя можно было бы пришить любой ярлык, к любому предыдущему князю. Так произошло и со Святополком, получившем прозвище «Окаянного», и таким его запомнили в истории. Хотя обернись все по иному, то уж точно не быть Владимиру святым, и возможно все тот же Нестор-летописец в своей «Повести временных лет», увековечивал бы память совсем другой династии в угоду новому князю. И про варяга «пришедшего из-за моря» там бы не было даже строчки. На то она и история, чтобы иметь в себе многие неразгаданные тайны.

А. КИЦУРА.